Поучительные сказочки его родины.

В Алтайском театре драмы премьера: режиссер Марина Глуховская поставила трагикомедию «Случайные встречи» по пьесе Уильяма Сарояна «Путь вашей жизни». Мы увидим спектакль 20, 21 и 22 марта, а пока можем узнать, что режиссер думает о пьесе и персонажах, разнице между российским и американским подходами, советском прошлом и цифровом настоящем.

Одинокие фигуры.

- Сароян – автор, по ряду причин у нас позабытый и малоизвестный, его начали переводить, потом перестали: не понравилось, как он отозвался в прессе о своей поездке в советскую Армению. А он настолько крупный писатель! Все его персонажи – в каком-то смысле одни и те же люди, достаточно простые, в основном ниже среднего социального статуса. Он интересовался ими и сохранял в памяти все эти случайные встречи – из этого возникает образ другой Америки, прямо противоположный Америке Фицджеральда.

Я прочла пьесу и подумала: она хороша и она стильная, но она немного абстрактна, это скорее удовольствие для интеллектуального чтения; плюс длинные-предлинные ремарки – авторская режиссура, заложенная внутри этого непростого и, надо сказать, очень условного мира. И я подумала: а что, если этим персонажам подарить биографию, внедрить в пьесу судьбы других героев произведений Сарояна– ведь автор всегда шире своего текста? И вот так постепенно у нас создавался этот вот сарояновский мир, в центре которого (с драматургической и интеллектуальной точки зрения) сидит человек по имени Джо и решает человеческие судьбы. А у моего конкретного Джо есть даже прототип, Джесси Ливермор, знаменитая фигура, великий биржевик, который выиграл на кризисе в 1929 году.

Я работаю с реальными историями, во всяком случае, стараюсь; рассказываю артистам, кто такой был Хью Лонг, за что его застрелили в 1935 году, что за забастовка была в Сан-Франциско, кто такой Маккарти; я привлекаю документальную среду, погружаюсь в удивительное время. Это ведь осень 1939 года – еще не случился Пёрл-Харбор, и вся Америка обсуждает выборы и Депрессию. Депрессия ведь не закончилась в тридцать пятом году, в тридцать девятом все это никуда не делось. И вот люди, пережившие Депрессию, со всеми этим нерешенными проблемами открыли бар – по сути, кабаре со всей этой культурой, с дамами, которых мы не можем назвать дамами полусвета, но можем назвать их шоугелз; да, они подрабатывают проституцией, но для них это не профессия, а способ выживания.

Я пытаюсь проявить все это, что есть у Сарояна в подтексте, создать эту атмосферу и поговорить о действительно важных вещах. О том, что человек может оставаться человеком даже на краю мировой катастрофы, что люди могут любить друг друга,  слушать эти барные исповеди, и рассказывать свою судьбу за стаканом пива или виски.

Все это похоже на серию работ прекрасного художника Эдварда Хоппера «Одинокие фигуры». Какие они большие, эти фигуры, какие человечные! – но человек не вершитель миров, его судьба зависит от обстоятельств, и это грустно. Люди борются за сохранение своего человеческого достоинства, за выживание, даже за копейку. И над всем этим самая большая проблема – проблема человеческой совести. Ну, вот биржа. Она должна существовать, но люди же не должны разоряться из-за чьей-то биржевой игры? Ты один выиграл, а весь мир рухнул. Сароян об этом думал, он говорил:  да, люди много пишут о первой мировой, а вот эта экономическая война, что она делает с людьми!

Американский подход.

- Марина, здесь, на Алтае говорят про интерес и внимательное отношение писателя к простым людям, мы сразу вспоминаем Шукшина. И я вот подумала, что пьеса будет нам близка еще и поэтому.

- Ну… нет. Мы очень разные. Конечно, есть общечеловеческое, и все люди в чем-то похожи, но культуры разные. Можно переживать боль по-американски, а можно по-русски, по-российски. Американский подход выражен в этом общемировом слове о’кей. Это когда ты умираешь, но из последних сил улыбаешься: у меня все о’кей, возьмите меня на работу. И за этой улыбкой – «здравствуйте, что вам принести?» – стоит много всего, поэтому она победила мир.

Страдают и мучаются все, но у нас – и Шукшин это очень хорошо чувствовал – есть и упоение, извините, грязью и свинством; и поэтика дна; и достоевщина, баня с пауками… Разные традиции, разные истории стран.

- Расскажите, пожалуйста, про главного героя: вот этот Джо, он кто? Что он делает, кроме того, что сидит за стойкой?

- По нашему внутреннему разбору – а для артиста нужно все – Джо самоубийца, а бар – по самому верхнему образу – это чистилище, куда он, ирландец, католик, попадает после смерти чтобы заслужить слова «хороший человек Джо».
Он жил своей жизнью хай- и суперхай-класс, вопросы совести его не интересовали, только счета, только деньги, только расчеты и цифры. Для биржи цифры – всего лишь цифры, но это вопрос масштаба. За цифрами стоят люди, их маленькие домики, их разоренные семейства, стоит девочка, в 15 лет занимающаяся проституцией, потому что в 1929 году разорили ее папу. Вот к 1939 году пятнадцатилетняя Китти Дюваль с невероятным жизненным багажом появляется в этом баре и начинается история. История пробуждения совести, история  новых взглядов, и надо еще заслужить, чтобы дожить до финала и услышать: «хороший человек Джо».  Как раз наша мысль – она вот такая.

- Вам нравится, что вся история разворачивается в баре?

- Бар – это место, где ты чувствуешь себя другим. Здесь тебе не просто наливают ради пьянства, это образ свободы, здесь звучат какие-то актуальные тексты, здесь артисты выступают за еду, да, но еще и потому, что они талантливые.

Мне очень захотелось такого мира, я пытаюсь его создать силами наших артистов и художников. Мы много работаем, я очень надеюсь, что получится.

Принять сторону.

- Вы ждете чего-то от зрителей?

- Во-первых, я хочу, чтобы люди ходили в театр, это правильно, это хорошо, это, как молодежь говорит, плюс в карму. А во-вторых – внимания. Мы обращаемся к зрителям и надеемся, что будет отклик, диалог. И я хочу показать связную историю, но тут куча разных вещей, и кто там чего додумает, исходя из образного ряда, что у кого получится…  В театр ходят разные зрители, одни только сюжет считывают, а другие понимают все, вплоть до видеоряда. И тут каждому свое.

- Марина, в театре идет ваш спектакль «Время женщин», и хотелось бы сверить зрительские реакции с режиссерским замыслом – ту ли историю мы увидели, которую вы нам рассказали?

- Вот смотрите: эта история происходит в те самые шестидесятые годы, ту самая хрущевская оттепель, именно об этом времени говорят, когда вспоминают, как был прекрасен Советский Союз. И разворачивается такая драма: люди, которым под старость лет-то и лгать уже стыдно, проворачивают такую аферу и этот Колька на нее соглашается, за жилплощадь, за комнату; а потом его новая жена выгоняет падчерицу: иди, куда хочешь. Вот вам прекрасное советское государство, «детский сад и лагерь»: мать умрет, ребенка отдадут в детский дом, жилплощадь отберут. Вот, о чем я хотела, о том и сказала. Я рада, что автор меня поняла, и ей понравилась работа. Не все сейчас в спектакле ровно, но артисты стараются его держать.

- А я, когда смотрела спектакль, думала, что, может быть, есть такие времена, которые вытаскивают из людей все самое плохое.

- Ну, они же всегда… Это как-то периодами, но неизбежно наступают такие времена, когда либо ты, либо тебя. Вот и сейчас: плоха или хороша эта цифровая экономика? Она прекрасна, мы же луддиты. Но ведь и луддиты всего лишь боролись всего за свои рабочие места, они не ненавидели машины, они просто хотели есть. И есть хотелось сейчас и им, а лучше от того, что появились машины, будет потом и кому-то другому. И мне кажется, это касается всех, и нас тоже. Когда совсем пожилому человеку с мизерной пенсией говорят: потрепите, дальше будет лучше, а ему 75 лет – чего ему ждать? Ну, потом будет лучше, а он-то здесь и сейчас. И мы здесь и сейчас, и нам трудно. И  вопрос-то не в том, что мы должны быть хорошими, а в том, что мы постоянно оказываемся перед выбором и выбираем сторону.

Да мы бы не хотели ничего выбирать! Зачем это, когда для того, чтобы быть хорошим человеком, достаточно просто сортировать мусор – пластик к пластику, стекло к стеклу; водить ребеночка в школу, говорить соседям «здравствуйте». И все бы так хотели жить, это же и есть рай, но иногда туда вторгаются посторонние и даже вредоносные мотивы для жизни человека. Я вот читала воспоминания Бродского, это до такой степени печально! Первое осмысленное воспоминание будущего лауреата нобелевской премии: они с мамой едут на крыше вагона из эвакуации и какая-то тетка поливает кипятком из чайника дядьку-инвалида, цепляющегося за поручни, чтобы он не лез в переполненный вагон. Но театр не митинг, и театр не дает ответов. Ну да, хорошо быть богатыми и здоровыми, плохо быть бедными и больными, пусть подлецов не будет, а будут мир, дружба и красота… Но жизнь нам этого не позволяет.

- Почему вы выбрали для нашего театра именно пьесу Сарояна? 

- Я давно поняла, что это хороший материал, и все хотела найти время, место… И мне показалось, что это хорошее предложение для вашего театра. Почти все артисты алтайской Драмы – очень молодые люди, пусть они займутся этими вещами и поймут, что это не так просто. Так взрослеет театр, так поднимается материал, и да, это будет интересно зрителям, зрители всегда чувствуют хорошее, если с ними говорить честно. Я, во всяком случае, всегда на это рассчитываю. Понятно, что  ведущая партия у режиссера, режиссер ведет за собой труппу и публику, но я рассчитываю, что зритель поймет наш изначальный посыл и пройдет вместе с нами весь этот путь, путь нашей жизни.

Лариса Хомайко.